Безмолвные орбиты

Каждую полночь чернила смешиваются с кофе и звёздной пылью. Я пишу тебе о квантовых флуктуациях на краях чёрных дыр, словно эти формулы смогут пробить барьер между мирами. Сегодня открыли новую — она поглощает свет в три раза быстрее расчётов. «Представляешь, — вывожу дрожащей рукой, — даже гравитация здесь лжёт».

Твой старый ноутбук гудит, как шаттл при входе в атмосферу. В углу экрана — непрочитанное письмо от университета: требуют доклад о «перспективах колонизации TRAPPIST-1». Они не знают, что я уже два месяца имитирую клики по статьям, пока камера наблюдения зелёным глазком следит за моей профпригодностью.

В третьем ящике стола, под распечатками о тёмной материи, лежит конверт с диагнозом. Психиатр назвал это «синдромом выгорания», но я-то видел его взгляд на фото в рамке — тот же, что у коллег на похоронах. «Слишком умён для слёз, Марк?» — будто шепчет твой голос, когда пальцы сами рисуют в конце письма: «P.S. Новый телескоп запустят в четверг. Возможно, на этот раз…»

Сквозь жалюзи пробивается свет уличного фонаря. Он дробит тень от моих рук на стене — точь-в-точь как проекция созвездия Лиры на планетарии, куда я водил тебя в первую годовщину. Теперь эти пятна света напоминают что-то иное: карту нейронных связей в моём МРТ, где зоны ответственности за надежду отмечены красным «DECLINE».

Утром найдут письмо распечатанным на принтере. Ассистентка восхищённо ахнет: «Профессор, вы гений! Эти аналогии между сингулярностью и квантовым скорбью!». Она не поймёт, что каждая формула здесь — крик в герметичный скафандр, где задыхается последнее, что осталось от человека, верившего, что звёзды могут ответить.

А я снова включу симулятор звёздного неба. Нажму «случайная генерация». И когда алгоритм начнёт плести узоры из несуществующих созвездий, на миг покажется, что в этой искусственной вселенной кто-то — нарочно или случайно — воссоздал точный рисунок твоих веснушек.